Игры для мужчин среднего возраста - Страница 82

Глава 39

Владивосток, 12 августа, ночь

Рассказывает Док

Я не знаю, чем они там весь вечер занимались, – меня не посвятили, до сих пор обидно. Пока не пригласили в номер. Как выяснилось, считать деньги.

Чемодан – чем-то похожий на мой, с инструментами, только побольше – доверху был наполнен долларами.

Сначала мы пересчитывали содержимое пачек, потом стали считать только пачки.

Насчитали – сто сорок восемь.

– Черти, – ухмыльнулся профессор. – Наверняка двадцать тыщ кто-то сп…л.

– Не суди всех по себе, – укорил я его. – Может, изначально сумма такая.

Меня не покидало ощущение, что в этом гостиничном номере снимается кино про гангстеров. Только с моей собственной ролью было непонятно.

– На три не делится, – озабоченно произнес профессор. И предложил свое видение проблемы: нам по сорок девять пачек, ему – пятьдесят. И сам же объяснил почему.

– Потому что я самый жадный, – сказал он.

У меня возражений не было.

Зато были у Самурая. И не по поводу – пятьдесят или сорок девять.

– Ребята, пожалуйста, отдайте мне все деньги, – попросил он. – Действительно, нужно.

Так жалостно сказал, что я сразу согласился. Моей доли, если честно, здесь вообще нет.

А Самурай за эту зеленую кучу был готов на что угодно. И не для себя же просит, в конце концов.

– Ты согласен отказаться, Док? – спросил он, почувствовав мое настроение.

– Легко, – сказал я. – За бутылку пива. Только холодненького и немедленно.

А что, неплохо сказано. Есть у меня парочка знакомых олигархов. Ну, почти олигархов. Очень состоятельных людей. Однако ни один из них не отведал пивка за пол-лимона баксов.

– Один момент! – радостно отозвался Самурай.

– Я не согласен, – сказал Береславский. – Док не должен отказываться. Мы ведь рисковали вместе.

– Док – взрослый мальчик, – мягко сказал Самурай.

– Тогда поделим его долю, – ответил профессор.

Ну, дела. Начинался и в самом деле гангстерский фильм.

– Ефим, – тихо сказал враз погрустневший Самурай. – Ты же знаешь, мне очень нужны эти деньги. И не только Дока. Мне все нужны. Вся эта куча. Для тебя она ничего принципиально не решает. Для меня это – вопрос жизни и смерти.

– Твоей жизни и смерти? – уточнил Береславский.

– Моего народа, – сказал Самурай.

– Тебе лично – дам. И то тысяч сто, не больше. Народу – не дам ни хрена. Народ – понятие собирательное. Состоит из людей. А люди должны сами себе зарабатывать. Ты же знаешь мою позицию.

– Это окончательное решение? – спросил наш пламенный чукча.

– Окончательнее не бывает, – подвел итог Береславский.

– Тогда забери себе все, – сказал Самурай.

– Не вопрос, – ответил профессор, покидал в чемодан деньги, вновь прикрыл пленкой и закрыл кейс на оба замка. – Док, может, передумаешь? – спросил он меня.

– Не-а, – ответил я. Слава богу, не начали друг другу глотки резать. Я даже не знал, на чьей я стороне: и один прав, и второй тоже.

– У твоей семьи пятьсот тысяч – лишние? – не отставал от меня Береславский.

Вот же привязался!

– Может, и не лишние, – ответил я. – Но моя доля уже продана Самураю за бутылку пива. Которую он почему-то до сих пор не принес.

– Сейчас принесу, – ответил Самурай.

Вот, собственно, и все наши вечерние разборки.

Никто никого из-за найденных сокровищ не прирезал. Но настроение они испортили всем троим.

А еще через час ко мне притащился Самурай. И в намеченное на завтра долгожданное океанское плавание мне теперь совсем уже не хочется.

Глава 40

Владивосток, море, 13 августа

Змеиный остров сокровищ

Вода была зеленоватая, катерок был бело-серый, небо было серо-голубое – спокойная такая цветовая гамма. Правда, оживленная вкраплениями сине-желтых пробежных курток. Их обладатели скопились в основном на корме, разглядывая отдаляющийся берег и белый пенистый бурунчик за корабликом.

«А не такой уж он и маленький», – подумал о катере Береславский. Профессор уже успел слазить суденышку в брюхо, где оказалось достаточно просторно и даже комфортно. Не так, конечно, как на морской яхте его знакомого, на которой они почти неделю шлялись по Средиземноморью, однако вполне достойно.

Вдоль стен стояли старые автобусные сиденья – кожзам обшарпанный, но чистый, – а из маленьких иллюминаторов даже пробивался какой-никакой свет.

Происхождение катера уже было в деталях разъяснено шкипером, Александром Веденьевичем. Посудина чуть не полвека состояла на службе во вспомогательном флоте и при нужде могла взять на борт до пятидесяти морпехов с вооружением. Профессор никак не мог себе представить, как бы они тут разместились, но не верить добрейшему Александру Веденьевичу было невозможно – слишком уж честными были немного выцветшие, но по-прежнему наивно-голубые глаза заслуженного пахаря моря.

Кораблик списали на металлолом за ветхостью. Этот металлолом и выкупил старый моряк, не желавший расставаться с кораблем всей своей жизни.

Да, это не было преувеличением: Соколов пришел на новенький борт юнгой, потом служил на нем срочную, потом – сверхсрочную и, наконец, когда все мыслимые и немыслимые сроки были выслужены, – вольнонаемным. Ну и как после этого было допустить, чтобы родное судно, каждый сантиметр которого тебе знаком на ощупь, и вдруг пошло под автогенный нож?

Это было бы нечестно по отношению к другу, которому не раз был обязан жизнью: хоть каботажное плавание – не кругосветное путешествие, но океан есть океан.

Да и экономически такая преждевременная эвтаназия тоже была бы неоправданной. Российское кораблестроение всегда отличалось надежностью своей продукции. Прошедшие полвека не сделали плавание на этом дите 50-х более опасным. А дизелек хоть и не обладал особым проворством и экономичностью, зато не отказывал в опасный момент. Да и в неопасный заводился с полоборота.