Мы познакомились в Комсомольске-на-Амуре, куда он, как выяснилось, прилетал прочесть какие-то свои лекции. А я делал первые опыты на ниве спасения своего народа.
Знакомство произошло при обстоятельствах, схожих с сегодняшними. Он, толстый и веселый, пошел гулять в район, в который толстым и веселым ходить не надо.
На сверк его дорогих очков мгновенно нарисовались двое правильных пацанов. Городок этот «воровской» – в смысле, что сильны лагерные традиции. Так что порядок на тамошних улицах все же есть, хотя облегчить заезжего пузача никогда не возбраняется.
Я почему-то ввязался, история закончилась словесно. Он церемонно поблагодарил и… выбросил половинку кирпича, которую успел мгновенно подобрать и спрятать в руке за спину. Так что этот «интеллигент», похоже, несильно нуждался в моей помощи.
Дальше мы с ним интеллектуально затусовались и уже через пятнадцать минут были как родные. По крайней мере, степень его политкорректности меня просто восхитила. Например, он поинтересовался, как в моей родной литературе переводится русское выражение «широко раскрыть глаза».
Правда, все, что он говорил, никогда не было обидным. Просто ему было все равно, над чем зубоскалить.
В общем, своеобразный мужик. Но не злой, веселый и очень надежный.
Но ведь нет у него миллионов!!! В чем же дело?И тут еще мысль пришла. Причем вовсе не о Ефиме, а о тех братовьях, которым не давало покоя мое скромное имущество.
«Мы с тобой одной крови», – сказал мне младший. Пусть копирайт и не его. Но смысл-то верный!
А миллионера одной со мной крови я знал лишь одного.
Ванька Алтухов очень плохо учился в интернате. И не ездил домой даже на каникулах. И зарабатывал копейки на всем.
Очень был неприятный человек. Наверное, таким и остался.
Зато недавно узнал, что он – владелец водочного завода. Подонок, конечно. От водки сгорели и его, и мои родители. Не может мой народ перерабатывать этот продукт без последствий.
И ничего – трудится Иван на алкогольной ниве, невзирая на этнические особенности потребителя.
Вот поэтому, наверное, я о нем, гаденыше, и не вспоминал. А сейчас деваться некуда. Утопающий и соломинке рад. А Ваньке – возможность спасти душу перед главным судом.
Хорошо, Алтухов обосновался под Омском. Туда и рвану, пока деньги не иссякли.А Ефиму я решил все-таки позвонить. Не знаю почему. Просто Шаман учил никогда не отбрасывать бездумно то, о чем думается.
Я набрал номер его мобильного, и Береславский немедленно ответил мне своим довольным жирным голосом:
– Здорово, Самурай.
– Привет, Ефим. Можно, к тебе заскочу вечерком? Посоветоваться надо. (Дольше я оставаться в Москве не собирался, нужно было мчаться в Сибирь.)
– Давай, – весело ответил он.
– А ты дома сейчас?
– Нет, за рулем.
– Где рулишь? – Слышимость была отличная.
– Проезжаю Барабинские степи. Ночью буду в Омске. Так что заскакивай.
Вот это да. Шаман говорит – случайных совпадений не бывает.– Ефим, я тоже лечу в Омск.
– А чего тебе там надо?
– Полтора миллиона баксов.
– Хорошая сумма, – одобрил Береславский.
– Только не знаю, где взять, – честно сознался я.
– Тоже неплохо, – одобрил и это Ефим.
– Посоветуешь?
– А как же. У нас же страна советов, – не стал отказываться мой старший друг.
Ну и ладно. Я лечу в Омск.Трасса Тюмень – Омск, 22 июля
Про женщин, обгоны и горячие позы
После Перми была Тюмень. Потом взяли курс на Омск.
Интересно, что в каком бы настроении Береславский ни выезжал из гостиницы утром, через пару часов пути оно становилось отменным.
Ефим Аркадьич даже обсудил этот феномен с Доком, и оба высокообразованных собеседника пришли к выводу, что это – физиология. Мол, смотрит человек не глазом – глаз всего лишь оптический датчик, – а мозгом. То бишь поставляет своему главному анализатору (здесь Береславский не удержался от гнусной шутки по поводу главного анализатора Дока, но тот благодушно простил) визуальную информацию об окружающей природе.
Далее все ясно: природа по определению не может быть никакой, кроме как прекрасной. А значит, анализатор волей-неволей получает кайф.
Конечно, все это можно было и не обсуждать, и так понятно. Или обсуждать гораздо короче. Но когда у тебя впереди двенадцать часов за рулем, отчего бы не поболтать? Да и выбор тем свободный, потому что Татьяна Валериановна Смагина этот этап – от Тюмени до Омска – ехала в четвертой машине, с женой одного из «туристов», прилетевшей на пару дней к мужу.
– Кстати, Док, – поинтересовался Береславский, – а как у вас на Северном полюсе с женщинами?
– Никак, – добродушно объяснил Док. – Там женщин не было. Да и не надо.
– Док, ты меня пугаешь, – ужаснулся Ефим Аркадьевич, гадко на что-то намекая.
– Нет баб – нет ссор и соблазнов, – не замечая подкола – или делая вид, что не замечая, – объяснил пассажир. – А я и в обычных командировках жене не изменяю.
– А где ж изменяешь? – оживился водитель. – В процедурной?
– Слушай, я же врач, – мягко, как психиатр пациенту, попытался втолковать ему Док. – Ты, кстати, веришь, что я хороший врач?
– Еще бы не верить, – усмехнулся Береславский. – Другого у нас все равно нет.
– Так вот. Я – хороший врач. Я все про них – женщин – знаю. Нет ни у одной другой того, чего не было бы у моей жены. Ответственно заявляю. Как профессионал. Тогда возникает вопрос – зачем мне другие? Маеты много, риск есть всегда. А смысла нет. Потому и не изменяю.
– Я тоже не изменяю, – сказал Береславский. Но как-то без обычной присущей ему убедительности.