Игры для мужчин среднего возраста - Страница 30

А дорога вокруг действительно радовала. Они еще и трети пути не проехали, а уже как будто по десятку стран прокатились. Даже в Подмосковье пейзаж менялся каждые сто километров: то равнина, то холмы, то поля с перелесками, а то и серьезный сосновый бор.

Здесь же – вообще лепота. Гигантские открытые просторы Заволжья, расчеркнутые линиями ЛЭП. Покатые лесистые горы Урала с черными деревушками и огромными валунами на обочинах.

И вот теперь – совсем неожиданная Сибирь.

Ведь что обычно: скажешь «Сибирь» – и предстают леса, покуда глаз хватит. А здесь – степь да степь. Да изредка – водная гладь озер. Да, и еще стандартные летние «сибирские» плюс тридцать.

Колонна дружно летела по неширокой, но все же неплохой дороге, обгоняя по команде ведущего редко встречавшиеся грузовики.

Это была хорошо отработанная и уже описанная выше технология: ведущий, узрев достаточный разрыв до встречной машины, вылезал в левый ряд и не уходил оттуда до тех пор, пока последний экипаж не завершал маневр. Сначала Ефим напрягался – он привык всегда и за все отвечать самостоятельно. Но по прошествии некоторого времени научился доверять свою жизнь самому опытному – первому – экипажу без какого-либо напряжения.

Кстати, еще через несколько дней ситуация с доверием вообще станет эталонной. Колонна к тому времени доберется до Восточной Сибири и впервые столкнется с бездорожьем. Трасса-то еще была, даже щиты стояли с фамилией того, кто отвечал за состояние дорожного покрытия, – Сергеев Николай Иванович. А вот самого покрытия уже не было.

Гражданин Сергеев, наверное, обыкался весь – так часто его упоминали водители раскрашенных «Нив». Причем, как правило, в связке со словами, которые в письменном виде встречаются только в специальной лингвистической литературе…

Конечно, проехать все это не составляло труда, тем более по такой сухой погоде, которая здесь прочно установилась. Настоящей проблемой были не ямы, а… пыль! Первый экипаж был зрячим и видел все. Второй – наблюдал лишь смутные очертания того, что скрывалось за облаком, поднятым колесами первого внедорожника. Ну а третий, четвертый и пятый не видели соответственно ничего, кроме правого края дороги.

Можно было, конечно, растянуться километра на два. Но тогда конец пробегу, как командному мероприятию. Так что держались слитной группой.

В таких обстоятельствах при обгонах – а куда деваться, если впереди, скажем, колесный трактор или местный грузовичок, – требовалось взять свою жизнь, положить ее на ладонь и молча передать водителю первого экипажа.

Ибо это именно он весело командовал по рации: «Так, парни! Дружненько – влево, обгоняем трейлер. Доводим скорость до ста. Только плавно. Как слышите?»

Честно говоря, хотелось бы никак не слышать, но куда деваться честному пробежнику, подписавшемуся на все правила игры?

Абсолютно ничего не видевший Береславский уходил влево, судорожно ища боковым зрением левый край дороги, плавно добавлял до ста (слишком плавно – даст в зад четвертая «Нива», а жестко и быстро – сам догонишь вторую), пролетал мимо длинной серой тени трейлера и перестраивался к правому краю. После чего сообщал: «Третий маневр закончил». Причем Ефим точно знал, что пока эту фразу не произнесут четверо, первый с дороги не уйдет.

Страшно ли было? Пожалуй, да. Полуслепой полет при скорости сто километров в час без адреналина не обходился. Но было и другое чувство. Теплое чувство товарищества, когда один доверяет свою жизнь, а другой готов отдать собственную, чтобы это доверие не обмануть.

Села встречались здесь нечасто, зато, когда проскакивали очередное, «Нивы» вызывали большой ажиотаж у местных мальчишек – они еще долго смотрели вслед пролетевшей раскрашенной кавалькаде, обсуждая столь непривычное для местной жизни событие.

Впрочем, и местная жизнь тоже была зачастую сильно непривычна для участников пробега. С одной стороны, того же Береславского, изъездившего за рулем всю Европу, прикалывало, что едешь-едешь день за днем, а все вокруг говорят по-русски. Он, кстати, лишь в этой поездке осознал истинные размеры страны, в которой прожил всю свою несознательную жизнь. И эти размеры поражали и восхищали его.

С другой – язык, конечно, был один. По крайней мере в любой республике на русском говорили все. Однако местный колорит тоже обязательно присутствовал.

Так, проезжая по совсем уж забытой цивилизацией сибирской глубинке, пробеговцы вдруг увидели весьма странное объявление – «Позы». Реклама была выполнена старым солдатским способом: краска, кисть и грязная серая стена покосившейся избы.

Сложно было предположить наличие в ней стрип-клуба.

Но в следующей деревеньке из десяти покосившихся изб такая же надпись была на крошечном самопальном кафе с фанерными стенами и фанерными же столами. И теперь предлагались не просто «позы», а «горячие позы»!

Ефим по рации упросил лидера, чтобы тот остановился у заведения. Его журналистский инстинкт не позволял проехать мимо ТАКОГО!

«Позы» оказались огромными пирожками с мясом. Это расстроило охочего до порносенсаций Береславского, но когда он откусил от горячего, пышущего жаром и чудными ароматами поза, то был вознагражден сполна.

– Иногда это даже лучше секса, – сказал он Доку, вновь устраиваясь за рулем. И тут же слегка опечалился: с каждым годом это «иногда» будет учащаться, пока не заменит секс полностью.

А потом еще и жирные пирожки исчезнут. Перевоплотятся в геркулесовую кашу.

Впрочем, одна радость в этом печальном эволюционном процессе оставалась – и здесь нашел-таки лазейку Береславский: утраченного секса не будет жалко, потому что нельзя жалеть о том, чего не хочется.

То ли от этой сентенции, то ли от понимания того, что он вряд ли доживет до «геркулесовой эры», взгрустнувший поначалу Ефим успокоился и повеселел.

Заправлялись в среднем два раза в день. Заправок было много. Конечно, не все современные, с электроникой и «многорукими» колонками. Но бензин был везде, и даже время от времени сливали в баки содержимое запасных канистр, чтоб топливо не осмаливалось от длительного хранения. Однако канистры все равно заполняли: самые глухие места были еще впереди, и бдительности терять не следовало.

Кстати, с их канистрами – третьего экипажа – произошел прикол: в них втекало только по пятнадцать литров. А написано на каждой – двадцать. Поэтому Береславский купил еще одну – десятилитровую.