Игры для мужчин среднего возраста - Страница 66

К оглавлению

…Стальными блещет каблуками

И белозубый скалит рот,

И харя с красными белками,

Цыганская, от злобы ржет.

В его глазах костры косые,

В нем зверья стать и зверья прыть,

К такому можно пол-России

Тачанкой гиблой прицепить!

– А про его девчонку? – теперь уже сам просил Птицын. – Помнишь, где – «как отнять волчат у волчицы»?

– Помню только начало, – честно признался Ефим.

Но и начало вполне даже впечатляло:

Слава богу,

Я пока собственность имею:

Квартиру, ботинки,

Горсть табака.

Я пока владею

Рукою твоею,

Любовью твоей

Владею пока.

И пускай попробует

Покуситься

На тебя

Мой недруг, друг

Иль сосед, —

Легче ему выкрасть

Волчат у волчицы,

Чем тебя у меня,

Мой свет, мой свет!..

– А до конца ты чего-нибудь помнишь? – снова начал злиться Птицын. – Неужели трудно выучить то, что греет?

– Пошли наверх, у меня в номере в ноутбуке есть, – предложил Ефим.

– Давай, – тяжело поднялся Птицын, прихватывая бутылку. Но, рассмотрев внимательнее, поставил пустую емкость обратно на стол – 0,75 литра живительной жидкости уже плескалось в объемистых чревах обоих ученых мужей.

– Нужны слушатели, – сказал Птицын. – Не может быть поэзия без слушателей.

– Где мы их возьмем? – усомнился Береславский. Что-то подсказывало ему, что с этим будет непросто.

– Где хочешь ищи, – заявил Рыжий. – Я намерен сегодня читать стихи. В конце концов, ты здесь командор. Не будет аудитории – обижусь.

Ефим задумался. Меньше всего ему хотелось обидеть добрейшего Птицына. Этот человек-энциклопедия тепло относился буквально ко всем вокруг. И даже когда не встречал взаимности, своего отношения к миру не менял.

Так что он заслуживал зрителей, если вдруг сильно захотел что-то сказать людям.

Птицын взял у Ефима ключ и поднялся наверх, в номер Береславского, а Ефим вышел на улицу искать публику. Машины стояли на охраняемой стоянке, но ни механика Саши, ни Женьки-фотографа, ни водителей около них не оказалось. А жаль – эти парни не отказали бы в его маленькой просьбе.

Положение становилось безвыходным.

«А пойду-ка я куплю водки», – вдруг решил Береславский. В конце концов, водка, легшая на портвейн, способна замаскировать отсутствие народа.

Он пошел обратно в гостиничное кафе.

Там все было по-прежнему: недобрая тетка за стойкой в белом переднике и в белом же колпаке и три маленьких столика, прикрытых серыми несвежими скатертями. И стол был занят опять только один. Но на этот раз за ним сидели четыре девчонки.

Не надо было спрашивать профессию: о ней говорили суперкороткие юбчонки, черные дырчатые колготки и декольте чуть не до пупков. Пупки, кстати, тоже имелись в наличии, все четыре: два с пирсингом, два – традиционных, без дополнительных навесок и приспособлений.

«А почему бы и нет?» – подумал Ефим. Он всегда к ним неплохо относился, хотя услуг ни разу не покупал.

А что плохо относиться? Если дама сама сделала свой выбор, без насилия и принуждения, то кто может ей запретить распорядиться собственным телом? И насколько в мире увеличится количество сексуальных маньяков, если бы такой запрет каким-то чудом все-таки был осуществлен?

Вслух он спросил:

– Девчонки, вы стихи любите?

Девчонки смущенно хихикнули.

– Любите или нет? – Ефиму нужна была правда, и только правда.

– Смотря какие, – наконец сказала одна, симпатичная полногрудая шатенка. Лет ей было под тридцать, остальные – значительно моложе, хотя, по оценке Береславского, давно перешагнувшие «криминальные» восемнадцать.

– Так какие любите? – допытывался профессор. – Может, прочтете?

– Не про любовь, – усмехнулась девица и почему-то поднатянула пониже к коленкам куцую юбчонку.

«Правильно», – подумал Ефим. Выглядывающие между несдвинутых ног розовые трусики его, безусловно, отвлекали.

– Давайте не про любовь, – согласился он.

– Борис Пастернак, – сказала шатенка голосом диктора Левитана. – «К Пильняку».

Иль я не знаю, что, в потемки тычась,

Вовек не вышла б к свету темнота,

И я – урод, и счастье сотен тысяч

Не ближе мне пустого счастья ста?

И разве я не мерюсь пятилеткой,

Не падаю, не подымаюсь с ней?

Но как мне быть с моей грудною клеткой

И с тем, что всякой косности косней?

Напрасно в дни великого совета,

Где высшей страсти отданы места,

Оставлена вакансия поэта:

Она опасна, если не пуста.

– Блеск! – абсолютно искренне восхитился Береславский. – А почему Пастернак?

– Потому что нравится, – не слишком пространно ответила дама.

– А почему «К Пильняку»? – докапывался рекламный профессор, сам ценивший этого не слишком популярного сегодня, тоже в свое время расстрелянного – ну не любит наша Родина внутренне свободных людей! – автора.

– Я по нему диссертацию писала, – неохотно ответила женщина.

«Видно, недописала», – подумал Ефим и сказал:

– Вы – то, что мне нужно.

– Полторы тысячи рублей за час, десять – за ночь, – расставила точки над i дама.

– Не вопрос, – согласился Береславский. – Плюс три тысячи, если будете читать стихи.

– Не вопрос, – согласилась шатенка.

– А я тоже стихи знаю, – выпалила вторая, худенькая чернявая девчонка с миндалевидными глазами и маленькой грудью. Она явно умственно напряглась и выдала:

Мой веселый звонкий мяч,

Ты куда помчался вскачь?

Красный, желтый, голубой —

Не угнаться за тобой!..

– Спасибо, – остановил ее Ефим. – Я тебя возьму, если будешь молчать.

– Тогда уж и нас возьмите, – застенчиво сказала третья, блондинистая невысокая пышечка.

– У меня денег не хватит, – соврал Береславский, посчитав общую сумму. Денег бы, конечно, хватило, но оплачивать неподкованных литературно проституток, да еще и скорее всего не воспользовавшись их прямыми услугами, – это было бы бесхозяйственностью.

– Вас там сколько? – спросила шатенка.

– Двое, – ответил Береславский. И зачем-то добавил: – Оба – ученые. Литературоведы.

– Не маньяки? – испуганно спросила четвертая, доселе молчавшая.

– Смотря в каком смысле, – не стал кривить душой Ефим. – В сексуальном – нет.

– Двадцать пять – и пойдем все, – решила проститутка-литературовед.

– Двадцать – и по рукам, – взыграло в Ефиме бизнесменское начало.

– И три тысячи за стихи, – напомнила девушка.

– Договорились, – согласился Береславский.

Потом все-таки подошел к стойке и купил водки. Две бутылки вполне могли зрительно увеличить численность слушателей в глазах неугомонного Рыжего.

Когда они пришли в номер, Птицын, что-то напевая, рылся в памяти ноутбука Береславского.

– Садитесь, девочки, – пригласил Ефим.

Птицын обернулся. Снял очки. Надел очки.

– Ты кого привел, маньяк? – строго спросил он.

Ефим нервно глянул на шатенистую проститутку. А все четыре нервно посмотрели на Береславского.

– Ну, давай читай! – взмолился рекламный профессор, глядя на девушку-литературоведа.

И шатенка не подвела: